– Это верно, – сказал Саша. – Скажи, Аббас, а кто тут у вас на флейте играет?
Саша открыл глаза и с недоумением обвел ими небольшую полутемную комнату, на полу которой он лежал. Под ним был мягкий ковер, на стене горела масляная плошка, а у стены стоял удивительной красоты сундук, окованный чеканными медными листами. Под потолком плыли клубы дыма; пахло чем-то странным, словно палеными перьями или жженой резиной, но запах был приятный. Саша попытался сесть и понял, что не в состоянии пошевелиться: почти по горло на него был натянут похожий на обивку матраса мешок, перемотанный толстой веревкой.
– Одиннадцать, – сказал кто-то за столом, – и еще всегда двадцать пятые МиГи патрулируют.
– Меня – Алексей, – наврал почему-то Саша. Из всех непонятных слов он разобрал только «Аббас».
– Этого не знаю, – сухо ответил Борис Емельянович, – у Итакина спрашивай, он мой механик. Чего там тебе подписывать?
За стеклом замелькали колонны станции; поезд остановился. Саша дал толпе подхватить себя и медленно поплыл к эскалаторам. Работало два; Саша ответвился в ту часть толпы, которая двигалась к левому. В его голове потекли медленные и обычные для второй половины дня угрюмые мысли о жизни.