Саша почувствовал, как чьи-то руки разворачивают его вместе с вращающимся стулом, и чуть не ткнул мечом появившегося перед ним человека.
– А откуда тебе знать, – сказал Аббас, поднимая свой и салютуя им Саше, – когда у вас все игры колотые. Инструкций-то нет. Но ведь спросить можно? Я думал, шурави говорить не умеют.
Саша ненавидел Бориса Григорьевича той длительной и спокойной ненавистью, которая знакома только живущим у жестокого хозяина сиамским котам и читавшим Оруэлла советским инженерам. Саша всего Оруэлла прочел в институте, еще когда было нельзя, и с тех пор каждый день находил уйму поводов, чтобы с кривой улыбкой покачать головой. Вот и сейчас, подходя к проходу между двух шкафов, он криво улыбнулся предстоящему разговору.
– Подносик-то на мойку надо снести, молодой человек, – сказала она, – нехорошо выходит.
Встал другой пилот – у этого на груди тоже были орденские планки, но не в таком количестве, как у Кузьмы Ульяновича.