– Ничего. Я тебя ни в чем не виню. Я вообще никого не виню, – отозвался я.
– Двенадцать не дашь, – повторил я за ней.
– Время идет и застывает. Как цемент в ведре. И тогда назад уже не вернешься. То есть ты хочешь сказать, что цемент, из которого ты сделан, уже застыл, поэтому ты можешь быть только таким, какой ты сейчас, а не другим. Так?
Пианист внимательно посмотрел на меня, словно взвешивая что-то в уме. Мы были друзьями, иногда пропускали вместе по рюмочке, болтали о том о сем.
– Не со всеми, – отвечал я. – С тобой – конечно. А со всеми... Это невозможно. Есть какой-то предел. Даже с тобой. Не было бы его – я бы куда больше для тебя сделал. Но не могу.
Что-то во мне оборвалось и исчезло. Беззвучно, резко и навсегда.