Человек и не думал подниматься с дивана. Я смотрел на него и молчал.
Впрочем, ответы на эти вопросы не очень ее интересовали. Ясно, что по каким-то неведомым причинам она оказалась запертой в этой «примерочной». Люди нуждались в ней, и пока это так, ей оттуда не выбраться. Временами ее охватывало страшное, непереносимое бессилие, она казалась себе брошенной, пустой оболочкой. Она словно таяла, растворяясь во мраке неизвестности и пустоты. В такие минуты Мускатный Орех открывала душу своему молчаливому сыну. Корица слушал мать с увлечением, кивал головой. И хотя она не слышала от него ни слова, уже само общение с сыном действовало необычно – успокаивало ее. «Я не одинока, не беспомощна».
Обычно судьба была тиха и монотонна, она окрашивала негромкими тонами лишь самые края полотна, на котором рисовалась картина его жизни, и редко напоминала о своем существовании. Но всякий раз, когда по неведомому стечению обстоятельств (как это получалось, он не мог понять; найти здесь какую-нибудь закономерность было практически невозможно) эта сила нарастала, его охватывало полное, почти парализующее смирение. В такие моменты ничего не оставалось, как все бросить и довериться подхватившему его течению. Он знал по опыту: что бы ни делал, что бы ни думал – изменить все равно ничего невозможно. Судьба требовала своего и не успокаивалась, пока не получала того, что ей положено. Он был убежден в этом.
– Вы сказали: «заметная перемена: взглянешь – и сразу видно». Что это значит? Крылышки на спине должны вырасти? Так, что ли?
Стоять так дальше не имело смысла. Я отошел от окна и вместо завтрака очистил и съел яблоко, после чего заглянул в комнату Корицы – проверить, нет ли каких-нибудь сообщений на компьютере. Но никто ничего не прислал. Оставалось последовать примеру Корицы и под музыку барокко начать убираться в кухне, пылесосить пол, протирать окна. Чтобы убить время, я нарочно делал все медленно и аккуратно. Даже вычистил вытяжку на кухне. Но время все равно ползло еле-еле.
Несколько раз вздохнул. Вздохи напоминали капризный ветерок, бесцельно гуляющий по безымянной высохшей долине. Когда вздыхать надоело, я принялся с силой тереть щеки. Кто же утащил биту? Неужели Корица? Кроме него, некому. Он один знает о ее существовании, да и кто еще мог залезть в колодец? Но зачем это ему понадобилось? Я недоуменно покачал головой. Совершенно непонятно. Еще одна загадка, на которую у меня нет ответа.