Я назвал дядино имя и сообщил, что прихожусь ему племянником и живу сейчас в принадлежащем ему доме.
Я безмолвно смотрел на нее. Она держала с двух сторон за кончики свое белое пляжное полотенце и прижимала его к щекам. От зажатой между пальцами сигареты вился белый дымок. Ветра не было, и он поднимался прямо вверх, как дым от миниатюрного сигнального костра. Мэй, похоже, никак не могла решить, что ей делать дальше – плакать или смеяться. Во всяком случае, мне так показалось. Она долго балансировала на этой едва различимой грани, с трудом удерживаясь на ней, пока все-таки не справилась с собой. Вернув лицу прежнее выражение, положила полотенце на землю, затянулась сигаретой. Было уже почти пять, но жара ничуть не спадала.
Усикава хохотнул и опять глубоко затянулся сигаретой.
– Корица притащил тебя сюда, – сказала Мускатный Орех.
Не знаю, сколько времени прошло после этого. Очнувшись, я обнаружил, что сижу за столом, впившись глазами в свои руки. На них остались отметины от моего долгого прожигающего взгляда.
Шахта считалась важным стратегическим объектом, ею руководили люди, которых присылали из партийного ЦК. Она усиленно охранялась войсками. Говорили, что поставленный во главе этого дела «член Политбюро» был земляком Сталина, человеком еще не старым, полным амбиций и вместе с тем – строгим и безжалостным. Его заботило лишь одно – увеличение добычи угля на шахте, поэтому то, как расходовалась рабочая сила, имело для него значение. Пока добыча росла, ЦК считал шахту образцово-показательной и в качестве поощрения направлял туда больше рабочих, чем на другие объекты. Так что сколько бы людей ни умирало, на их место в необходимом количестве привозили других. Для повышения производственных показателей начальство требовало вести добычу в таких местах, где в обычных условиях работа считается опасной. На шахте участились несчастные случаи, но директор не обращал на это внимания.