Гигантская белая полоса Млечного Пути делила небо на две неравные части. Он уже привык к призрачному свету звезд, который позволял ему обходить самые большие барханы. Он шел и шел, пока не заметил на фоне горизонта какой-то угловатый силуэт, казавшийся странным правильным пространством без звезд. Еще не понимая, что это, он повернул в ту сторону, побежал, проваливаясь все глубже, и наконец вытянутыми руками, словно слепец, ударился о твердый металл. Это был вездеход, пустой, возможно один из тех, которые накануне утром выслал Хорпах, а может, какой-нибудь другой, например брошенный группой Реньяра. Рохан не думал об этом, просто стоял, задыхаясь, обнимая плоский лоб машины обеими руками. Усталость тянула к земле. Упасть около машины, заснуть рядом с ней, чтобы утром, с солнцем, отправиться в путь…
Дальше дорога была гораздо легче технически, но мертвые, ржаво похрустывающие кусты сменились другими, лоснящимися какой-то жирной чернью. Их проволочные клубки, словно мелкими плодами, были осыпаны утолщениями, которые он тотчас узнал.
– Высота камеры была не больше семидесяти километров, – послышался другой голос, принадлежавший, как показалось Рохану, одному из лучших планетологов, Мальте. – Я оценил бы ее даже в пятьдесят пять, шестьдесят километров… Прошу взглянуть…
– Одним словом – идиллия? – суммировал астрогатор его слова. – Никакой радиоактивности, никаких спор, бактерий, плесени, вирусов, ничего – только кислород… Во всяком случае, пробы нужно высадить в питательную среду…
Последняя машина поддерживала непрерывную связь с «Непобедимым», антенны радаров вращались, операторы, склонившиеся к экранам, грызли плитки концентрата, иногда из-под какого-нибудь вездехода стремительно вылетал камень и, как будто вдруг оживая, взмывал вверх. Потом дорогу экспедиции преградили отлогие холмы, голые, с лысыми верхушками. Ученые на ходу взяли несколько проб, и Фитцпатрик крикнул Рохану, что кремнезем органического происхождения. Наконец, когда черно-синей полосой блеснуло зеркало воды, обнаружили и известняк.