– Уйдете вы наконец или нет? – не выдержал Джонни. Его охватила глухая тоска, которая мешала ему сосредоточиться. Его словно увлекал в темноту какой-то водоворот. Сестра вышла.
– Такие приходят и уходят, – сказал Ланкте. Глаза его, темно-карие до черноты, безотрывно изучали Джонни. – Они как какой-нибудь редкий радиоактивный элемент, который моментально распадается. У людей вроде Стилсона нет твердой политической платформы, их временные коалиции быстро разваливаются. Видели сегодня толпу? Студенты и ткачихи превозносят до небес одного и того же человека! Это не политика, это мода, что-то вроде повального увлечения хулахупами, или енотовыми шапками, или париками «а-ля битлз». Он получит место в палате представителей и будет снимать пенки до семьдесят восьмого года. На этом все кончится, помяните мое слово.
– Из-за чего? Мистер… шериф Баннерман, я не понимаю, о чем вы.
Джонни вспомнил сегодняшнюю толпу и юную красавицу, неистово размахивающую ломтем арбуза.
– Мы сделали все, что смогли, – сказала она и слегка улыбнулась. Но по блеску ее глаз он понял, что она готова опять расплакаться.
Он отправился в парк, надеясь побыть в одиночестве, но там уже кто-то расстилал на траве одеяла, другие перебрасывались летающей тарелкой, третьи раскладывали провизию.