– Не стоит об этом говорить, – ответил Грег.
Пора возвращаться к жизни. Именно об этом думал Джонни, когда все стало на свои места и он открыл глаза.
– Нет, – сказал Баннерман. – Я говорил со всеми, кто ходил в библиотеку сегодня утром.
– Ровно столько, сколько нужно, чтобы завизировать мое заявление и прислать ответ. Вероятно, недели две.
– Новости, да. Так разволновалась, дрожит… вдруг вижу – она по полу и хватает воздух ртом, как рыба, выброшенная на берег. – Герберт придвинулся к сыну. – Доктору не до объяснений, но он спрашивал меня о каких-то «героических усилиях». Я ему ничего не стал говорить. Она по-своему согрешила, Джонни. Считала, что ей ведомы помыслы создателя. Поэтому никогда не вини себя за ее ошибку. – Слезы вновь сверкнули в его глазах. Голос стал тверже: – Видит бог, я любил ее всю жизнь, но в последнее время все здорово осложнилось. Так что, наверное, это и к лучшему.
– Я бы вонзил нож в этого убийцу, прямо в его черное и лживое сердце, – сказал Маркстоун. – Я воткнул бы нож по самую рукоятку… а потом повернул бы, вот так. – Он медленно повернул руку с ножом, сначала по часовой, потом против часовой стрелки. На лице его появилась странная улыбка и стали видны гладкие, как у младенца, десны. – Но прежде, – сказал он, – я бы смазал лезвие крысиным ядом.