- Да ты погодь, погодь, сахарная! Тебе они, сама вижу, пока ни к чему, ты и так девица красоты неписаной, брови червленые, щечки румяные, кровь с молоком... (бабка подозрительно прищелкнула единственным зубом)..., а вот мужу твоему ого-го как сгодятся! Яблочко на ночь скушает - и заскачет, как молоденький...
Решение проблемы напрашивалось само собой - деинсталлировать замок. Муж немного посопротивлялся - ему было жалко своей ударной работы, но я наотрез отказалась ежедневно возвращаться домой по пожарной лестнице, хотя ничего не имела против спуска по громоотводу.
- Я, деточки, я! Отворите не минуточку! - Отозвался снаружи дребезжащий старушечий фальцет.
По папиным словам выходило, что минские воры неприхотливы и встанут в очередь за лампочками, наскоро ввинченными в голые патроны.
За дверью, на бело-желтом одуванчиковом лугу крепко спало трехголовое чудо-юдо. Каждый его выдох поднимал в воздух три легких облачка опушенных семян. Вокруг чуда-юда с победными криками мельтешил низкорослый богатырь в длинной кольчуге с шеломом, поочередно пытаясь отделить мечом от спящей туши три бугристые головы, или, на худой конец, хвост. Меч отскакивал, как резиновая дубинка от бревна. Чудо-юдо не обращало на богатыря ни малейшего внимания. Невдалеке текла река, судя по всему, Смородина, а под Калиновым мостом переминались с ноги на ногу два других богатыря, повыше и поплечистее, ожидая, когда же наконец их не шибко умному брату, Ивану, надоест совершать подвиги, и можно будет вернуться домой и выпить по бочонку пива.