Остапа не тревожила неудача с этим стулом, четвертым по счету. Он знал все штучки судьбы.
– Вы, – сказал Залкинд, стараясь подыскать наиболее обидное выражение, – вы, консерваторы от музыки!..
– Какой, – говорю, – срам на старости лет. Какая, – говорю, – дикость в России теперь настала. Чтобы предводитель дворянства на священнослужителя, аки лев, бросался и за беспартийность упрекал. Вы, – говорю, – низкий человек, мучитель Клавдии Ивановны и охотник за чужим добром, которое теперь государственное, а не его.
Эрнест Павлович через пять минут вернулся с дворником.
– Да, – без особой грусти сказал старик, – печальное событие. Но ведь, кажется, у него детей не было?
Погода была сумрачная. С турецкой границы ветер нагонял тучи. Чорох курился. Голубая прослойка в небе все уменьшалась. Шторм доходил до шести баллов. Было запрещено купаться и выходить в море на лодках. Гул и гром стояли над Батумом. Шторм тряс берега.