Я и сам не понимал, с чего так завелся. Действительно, почему бы парням не полакомиться диковинными фруктами, которые в Брадар хоть и попадают, но не на каждый стол? И все же что-то грызло глубоко внутри. Возможно, недоверие к смуглым индусам осталось еще с прошлого года – когда они в качестве «озверелых» пытались дорваться до моей глотки.
– Мы взяли ярла живым. Не хочешь с ним пообщаться?
Внезапно натянутую до предела струну страха и безнадеги в моем сознании рассекло холодное лезвие ярости. Мою голову заполонила звенящая и холодная пустота. Разум отстранился, давая волю голым рефлексам.
Бывший Ониборг почти не изменился – мрачные серые стены все так же возвышались над холмистой местностью. Все было по-прежнему, лишь пропали статуи монстров на стенах. Этот факт взбесил меня больше остальных – магически измененные животные на фоне творений некромантов выглядели просто симпатягами.
Всего за год городок разросся до таких размеров, что даже в обширной долине ему стало тесновато. Огороды и виноградники выплеснулись за пределы долины, а внутри кроме домов остались лишь сады и розарии – любил местный народ похожие на земные розы цветы. А почему не любить? Розы этого мира цвели с ранней весны до поздней осени, были очень красивыми и совершенно не имели шипов. Благодаря цветам и фруктовым деревьям в городе дышалось легко – и не скажешь, что вокруг живет почти пять тысяч народа. И это если не считать постоянно сменяющих друг друга купцов.
Еще пару месяцев назад я каждый день по утрам подходил к нише и с нетерпением прикасался к скорлупе яйца. Но седмица шла за седмицей, а слабый огонек жизни едва тлел под серой скорлупой. Верховный хорох вместе с главным магом жизни моего госпиталя лишь разводили руками. Наши радужные надежды постепенно серели, как скорлупа таинственного яйца. После успеха с Ру́дым я надеялся на неимоверное чудо. В первые месяцы искорка жизни под скорлупой казалась очень сильной. Растущее внутри существо даже откликалось на мои эмоциональные посылы теплыми волнами узнавания, но затем процесс развития зародыша неведомого вида о́ни начал замедляться, пока не превратился в своеобразную летаргию.