Эшлин встретила его в прихожей и повела в соседнюю комнату, гостиную, дверь из которой, насколько он запомнил по прежнему визиту, вела в столовую. Створки были приоткрыты и слегка постукивали от лёгкого, приятного сквозняка; на залитых солнцем окнах трепетали белые занавески.
Радди присвистнул и сделал шаг к столу. Но напарник шулера опередил его.
– Привезёшь по адресу, который укажет господин Фандорин. Не со слугой отправишь, а сам.
Мысли подобного рода Эрасту Петровичу приходили в голову довольно часто, и каждый раз настроение портилось. Те из соотечественников, кто относился к монархии сходным образом, все сплошь желали революции и именовали себя социалистами. Фандорин в эффективность революций не верил, а к любым теориям, оперирующим понятиями «народ», «нация», или «классы-массы», испытывал необоримое отвращение. Это надо же додуматься – сгонять людей в кучи по тому или иному внешнему признаку! Низвести человека, который есть венец творения, образ Божий и целая вселенная, до социальной функции, до муравьишки в муравейнике!
Потом приказчик Крашенинников. У этого мотивом может быть не корысть, а умственное расстройство. Старик явно не в себе, баскаковский род для него, прямо как Аллах для магометан, а убитую он, судя по всему, презирал и даже ненавидел.
– Нет, пущай из «Златоструя» зачтёт! – предложил третий, маленький и кривоплечий.