– А я до сих пор не могу дознаться, где он шлялся столько времени, за которое меня двадцать раз могли прикончить, – вступил в беседу Босой Медведь, возлежа возле костра на боку и подпирая голову рукой. – Я уже рассказывал, что заключенных держали где-то в подземных тюрьмах на вершине горы. Когда рудник закрыли, кого-то отправили досиживать в обыкновенные тюрьмы, а кое-кто, оказывается, под шумок сбежал и остался жить в горах, в бывших пещерах-казематах. Здесь они и обитают до сих пор, пробавляются редкими вылазками на равнину, а так жизнь ведут все больше простую, незатейливую. Питаются корешками и горной козлятиной, ловят рыбу в ручьях… Зато на свободе, задери кабан, а не в камерах срока донашивают. Между прочим, они-то и следили, чтобы канатная дорога находилась в исправности, потому как сами нередко ею пользовались: чего ноги зря стаптывать… Вот, значит, эта банда и нагрянула в пещеру, когда Монах ходил по сторонам осматриваться. Зарезали бы они меня, – Медведь широко зевнул, – за милую душу, чтобы тайну свою сберечь, да хорошо, я в тот момент в сознании находился и, углядев, кто там ко мне подкрадывается с ножами, начал называть имена. Заслышав голос, они остановились, а на именах ножички-то опустили. А когда выяснилось, что мы с Папашей Черное Ухо были лепшими друзьями, ихний теперешний атаман аж слезу пустил. Оставайся с нами, говорит, и нами верховодь…