Ну, Сенька всё и рассказал – как на духу. И про колоду, и про Очка, волчину мокрушного, и про Смерть, и про то, что Князь его, Сеньку, из-за ревности извести хочет.
– Дзнаю. “Рубрь” надзывается. Дар марьсику рубрь, он дза тобой победзяр.
Бомбить Сеньке нравилось меньше. Можно сказать, совсем не нравилось. Вечером, опять-таки где-нибудь поближе к Хитровке, высматривали одинокого “бобра” (это как “карась”, только выпимши). Тут опять Проха главный. Подлетал сзади и с размаху кулаком в висок, а в кулаке свинчатка. Как свалится “бобёр”, Скорик с Филином с двух сторон кидались: деньги брали, часы, ещё там чего, ну и пиджак-штиблеты тоже сдёргивали, коли стоющие. Если же “бобёр” от свинчатки не падал, то с таким бугаиной не вязались: Проха сразу улепётывал, а Скорик с Филином и вовсе из подворотни носу не совали.
Как пишут в книжках, результат превзошёл все ожидания.
– В лавке я столько денег не держу, нужно в банк сходить. – Выбежал из-за прилавка, стал в глаза заглядывать. – Вы должны меня понять, с таким товаром много работы. Пока найдёшь правильного покупателя. Нумизматы – публика особенная.
– Чего бояться-то, – пробурчал Скорик, пошёл к крыльцу. То ли явь, то ли сон – сам не разберёт. А сердце стук-стук-стук.