Стыдно стало, что сбежал – мочи нет. Идя по Маросейке, ругал себя за это всяко, корил, казнился, но как вспомнит про калмыков, ясно делалось: назад в колоду ему ходу нет. Князь с бойцами, может и простят – наврать можно, что живот прихватило или другое что, но себе-то не наврёшь. Деловой из Сеньки, как из коровы рысак.
– В Москве, пожалуй, человек двадцать. В Питере вдвое. Если за границу отправить – там тоже многие купить захотят. – Тут носатый вдруг дёрнулся. – Вы сказали “пруты”? У вас что, ещё такие есть? И вы готовы продать?
Подошёл Сенька поближе, чтоб слышно было, остановился.
В щель снова Килька просунулся. Выходит, у него не одна кликуха, а две?
Ясное дело: закрыл Ашот Ашотыч торговлю, побежал по этим, как их, лекционерам-нумизматам, настоящим делом заниматься – серебряные прутья продавать.
– Нет, – разочаровал Сеньку господин Неймлес. – У меня недостаточно д-данных. Покойный каляка был слишком привержен к питию и, кажется, не умел держать язык за зубами. Раз о найденном кладе прослышали в шайке Князя, значит, могли знать и другие.