Начищенная ложка, лишившаяся ручки. С одной стороны закреплен массивный крючок, с другой накручено проволочное кольцо, за которое примотана тонкая бечевка из размочаленных стеблей старой черемши, связанных поодиночке. Пока они свежие, на них вешаться можно (проверено бедолагой Рогалосом). Мы с Бякой со всей дури тянули ее в разные стороны, но лишь узлы крепче стали, порвать не удалось.
Рурмис мне не нравился по нескольким причинам. Он регулярно пытается вынюхать секреты наших рыболовных успехов. Причем именно вынюхивает, а не пытается как-то задобрить или прямо попросить поделиться хитростями. На Бяку он смотрит так, как будущие конфедераты не смотрели на своих рабов в годы, предшествующие войне между Севером и Югом. Он бы наверняка и подзатыльники ему при встрече раздавал, но мой суровый взгляд заставляет его делать вид, что упыря не существует. Чем-то я его напрягаю, даже находясь в худосочном теле неполноценного подростка.
— Как это что?! — обиженно вскинулся Бяка и, молниеносно спрятав кругляш, резко прошипел: — Оно мое! Мое!
Сколько там у шарука? Лень высчитывать. Но и так понятно, что Бяка уступает ему в несколько раз.
— Да, тебе. Теперь это твой нож, ты его владелец.
Это, разумеется, если речь идет о нормальных подростках, к коим я не отношусь.