Эсфирь сидела между князем и Эрастом Петровичем, успевая и отдавать должное знаменитым рассыпчатым блинам, и оживленно болтать с московским властедержателем.
– Хоть самого Ротшильда! – процедил Бурляев, вытирая вспотевший лоб. – За это ты, мерзавка, на каторгу пойдешь. Там тебя жидовскими кошерами кормить не станут.
Пока писал, чувствовал на себе ее неотрывный взгляд.
– И неоднократно. Вами, мсье Фандорин, в Москве многие интересуются. Вы любопытный персонаж.
У Ведищева в руках задребезжал поднос, по щекам обильно заструились слезы.
Эраста Петровича несколько удивило, что банкир у себя дома во фраке и при звезде – вероятно, тоже куда-то собрался. Но уж во всяком случае, не на блины к Долгорукому, для этого Авессалому Эфраимовичу нужно было сначала дождаться баронства.