Через секунду после того как преследователи свернули в тупик, оттуда рассыпало трещоткой револьверных выстрелов. Теперь стражникам будет не до кареты. Оглохнут от пальбы и страха, залягут, начнут сажать в белый свет как в копеечку.
Нет, исключается. Удары, нанесенные группой по государственной машине при помощи ТГ, слишком серьезны. Никакой тактической целесообразностью провокацию такого уровня оправдать невозможно. А главное – за все минувшие месяцы ни разу не было слежки. На это у Грина имелось особое чутье.
И точно – едва тележка с мешками приблизилась к выходу на перрон, едва четверо в штатском нацелились подойти к носильщику, которого подпихивала сумочкой в спину сварливая барынька, как с той стороны, где платформы, грянул глухой, гулкий взрыв, сопровождаемый криками и звоном стекол.
– Нет, ни в Охранном, ни в Жандармском про шестой номер я никому не г-говорил, – тщательно подбирая слова ответил Фандорин.
Судя по виду комнаты, это была спальня, но не в частном доме, а в дорогой гостинице. На это умозаключение Фандорина навела монограмма, которой были украшены графин, стакан и пепельница, стоявшие на изящном прикроватном столике.
– Боже мой, ужасно, ужасно рад, – быстро заговорил он еще с середины лестницы. – Много слышал, причем в самом что ни на есть лестном смысле. Чрезвычайно рад, что у Фирочки столь почтенные знакомства, а то, знаете ли, все какие-то волосатые, в нечищенных сапогах, с грубыми голосами… Это, конечно, у нее по молодости. Я знал, что пройдет. Я, собственно, Литвинов, а вы, господин Фандорин, можете не представляться, особа известная.