– Прошу извинить, господин Фандорин, – нехотя проворчал Петр Иванович. – Сорвался. Сами видите, каков это молодец. Что с таким прикажете делать?
Вечером вернулся Грин и не узнал городка. Выломанные двери, летают перья и пух, тянет дымом, из окон женский вой и детский плач.
– Да, и очень спокоен. Я бы даже сказал, безмятежен. Сидит в кабинете у Петра Ивановича, журнальчики почитывает. Сам господин подполковник поехал в студенческое общежитие на Дмитровку, допрашивать подозрительных. Евстратий Павлович со своими абреками, по его собственному выражению, “отправился по грибы по ягоды”. Сверчинский с утра затеял объезжать все московские заставы и с каждой считает необходимым телефонировать. Я уж князю и докладывать перестал. Вечером неутомимый Станислав Филиппович лично проверит, как работают его люди на вокзалах, а ночевать собирается на Николаевском, вот какое служебное рвение, – иронически усмехнулся Зубцов. – Изображает активность перед новым начальством. Только князь не из дураков, его показным усердием не обманешь.
– Храпова-то вы? – шепнул в ухо Тимофей Григорьевич.
– Гвидона проверяют. Это очень хорошо. Он уже сейчас начинает ненавидеть своих бывших товарищей – за то, что предал их. А теперь от нервов проникнется к ним самой что ни на есть жгучей ненавистью. Я человеческую природу знаю. В особенности природу предательства, это уж мне положено понимать по роду занятий.
– И госпожу Литвинову придется отпустить, – мягко сказал Эраст Петрович.