Жандармский поручик, видимо, оказался на враждебной территории впервые и оглядывался с нескрываемым любопытством.
– Эраст, ты дурак, – коротко и решительно заявила она. – Молчи, а то опять поссоримся.
Полчаса назад во флигель на Малой Никитской явился курьер и с поклоном сообщил вышедшему в халате статскому советнику, что его незамедлительно ожидают в обер-полицеймейстерстве. Это приглашение могло означать только одно: вчерашняя депеша генерал-губернатора на высочайшее имя возымела действие, причем быстрее, чем ожидалось.
– Читал, – перебил его Симеон Александрович. – Министр счел необходимым переслать твою реляцию мне как московскому генерал-губернатору. Сделал приписку: “Полнейший бред и к тому же опасный”. Но я хорошо знал покойного Пожарского, и потому поверил каждому твоему слову. Конечно, всё так и было. Ты проницателен и ловок. Пожарский на твой счет не ошибся, он превосходно разбирался в людях. Только вот рапорт писать не следовало. Это еще имело бы смысл, если бы соперник был жив. Но что за охота трепать дохлого льва?
– Вам будет т-трудно в армии. Сами знаете, как офицеры относятся к жандармским.
– М-м-ма-м, мымым, мамымы муммы мумы, ма-момокумы, – промычал он с укоризной, что означало: “Грех вам, барин, такие шутки шутить, на водочку бы полагается”.