В третьем часу пополудни, когда процесс был наполовину закончен, раздался телефонный звонок.
В тамбуре вытянулись в струнку двое жандармов с карабинами. Тамбур не протапливался, и часовые были в шинелях, шапках, башлыках.
Тот смущенно потер переносицу, однако ответил сразу, без колебаний.
Полковник, смертельно побледнев, смерил Пожарского долгим взглядом и молча направился к двери. За ним опрометью кинулся адъютант, поручик Смольянинов.
– Взгляните, Эраст Петрович, какая гадость! – возмущенно воскликнул Смольянинов, протягивая Эрасту Петровичу одну из фотографий.
Когда смотрел на Емелю, на сердце теплело. Думал: не все народу на печи лежать. Которые поострей и посовестливее, уже начали просыпаться. А значит, не напрасны жертвы, не зря льется кровь – своя и чужая.