Бандеровцы не только терроризировали отдаленные деревни и хутора, но и охотились на пассажирские и грузовые эшелоны, подрывали железнодорожные пути. Нападали лесные двуногие звери и на железнодорожные станции: грабили склады, ломали оборудование дороги, убивали железнодорожных рабочих. Для борьбы с бандеровскими бандами привлекались кроме обычных боевых групп НКВД-МГБ еще и специализированные противодиверсионные бронепоезда Госбезопасности СССР.
– А, клята москальска свыня! Думав, шо зможеш перехытрыты самого Михася?! Мы ще тобі червоні зірки на плечах повырізаемо – будэш в нас генералом! – рассмеялся бандеровский агент.
– А хто это з тобой? – обратился бандеровский эмиссар к местному главарю. Он заметно расслабился и спрятал пистолет в кобуру.
Два броневика ворвались в село, разнося в щепки деревянные заборы и снося подвернувшиеся по пути сарайчики. Слепящий электрический свет бил по залитым самогоном глазам, загрохотали крупнокалиберные пулеметы – стрелки били в воздух трассерами, давя на нервы бандитам. Прикрываясь бронированными бортами, спецназовцы НКВД вели бой – стреляли короткими кинжальными очередями. В плен никого не брали – любой поднявший оружие выносил себе смертный приговор с немедленным исполнением.
Капитан Ракитин, ни слова больше не говоря, выхватил «Наган» из кобуры. С характерным металлическим щелчком взвел курок, направив револьвер прямо промеж глаз Упыря. Бандеровцы в конце войны почти что поголовно стали параноиками. Постоянная жизнь «на взводе», в ожидании облав НКВД-МГБ, распри, расколы и предательства внутри самого движения ОУН-УПА явно не способствовали сохранению нормальной психики. Психоз и повальное ожидание удара в спину стало вполне обыденным для украинских националистов. А копящееся внутри напряжение прорывалось всплесками чудовищной жестокости не только по отношению к представителям советской власти или к местным жителям. Нередко и внутри отрядов ОУН-УПА вспыхивала кровавая «різанына». Сейчас был явно такой случай.