Мать Пелагея погладила немочку по белобрысой стриженой голове, спросила: «Православную веру примешь?»
– Позвольте поцеловать вас от имени всех москвичек! – и, крепко обхватив за шею, троекратно облобызала по старомосковскому обычаю – прямо в уста.
Офицеры с суеверным ужасом смотрели, как чиновник и его японский слуга идут к двери.
– Тут вот кнопочка – предохранитель, – показал Фандорин. – Так что в кармане не выстрелит. Точность, конечно, неважная, но ведь в нашем деле главное – скорострельность. Нам соболя в глаз не бить.
Гукмасов отвернулся, чтобы не видеть мертвого лица своего начальника, а Эраст Петрович и управляющий, наоборот, подошли поближе. Лицо было спокойным и значительным. Даже знаменитые размашистые бакенбарды, по поводу которых так подшучивали либералы и насмешничали иностранные карикатуристы, в смерти пришлись кстати – обрамляли восковой лик и придавали ему еще больше величия.
– Никак нет, – ответил тот, протирая глаза. – Какая уборка. Сами изволите видеть. – И мотнул головой на гроб.