— А мы с господином фермером говорили об орунских горных драконах, — защебетала Милдрет. — Те, что с ядовитым жалом на хвостах. Оказывается, если им шип удалить, то они делаются ласковые, как котята.
Но в следующий момент кое-что действительно случилось. Я со всего хода впечаталась в колонну, посмевшую вырасти на пути стремительной и легкой, как горная лань, благородной девицы. От удара из глаз посыпались искры, из рук — шестьдесят переписанных и прошитых нитками канонов, а с уст сорвалось залихватское ругательство, достойное бывшего привратника поместья Вермонт, убежденного сквернослова.
Он разжал руки. Карета скособочилась. Я попыталась отодвинуться, но стекла обратно под преподавательский бок, словно по ледяной горке. Сам Ленар вжимался плечом в стенку. Очки куда-то исчезли. Кряхтя, я нагнулась за папкой, втиснулась щекой в мужские колени, и он оцепенел.
— Тео вернулся, — пояснила я, складывая письмо. Очень осторожно, чтобы не помять уголков.
Тут перед мысленным взором появилась замусоленная папка красно-коричневого цвета, врученная мне в кафе три недели назад. За волнениями последних дней я совершенно забыла о стихах Теодора!
— Господин Ленар, — окликнула я удалявшегося преподавателя, — подождите меня!