– Какие соображения у господ сыщиков? – спросил Хуртинский, отправляя в ноздрю понюшку табака.
Ахимас угощал собеседника сивухой, изображал хитрого, но недалекого приказчика из галантерейного магазина на Тверской. Когда помянул, что у хозяина в сейфе денег без счету и, если б знающий человек обучил замок открывать, то запросто можно было бы разок-другой в неделю оттуда по две-три сотни мелкими брать, никто не хватится, – взгляд у оборванца стал острым: глупая добыча сама шла в руки.
Ванда взяла деньги, нарочно сделала вид, что пересчитывает.
На шестой день, в субботу, надо было идти в баню. Утром Женя подошла и шепнула: «Не ходи, скажи, что у тебя краски». «Какие краски?» – не понял Ахимас. «Это когда в баню нельзя, потому что из тебя кровь течет и нечисто. У некоторых наших девчонок уже бывает. У Кати, у Сони, – объяснила она, назвав двух самых старших воспитанниц. – Мать Пелагея проверять не будет, она брезгует». Ахимас так и сделал. Монашки удивились, что так рано, но в баню разрешили не ходить. Вечером он сказал Жене: «В следующую субботу уйду». По ее лицу потекли слезы. Она сказала: «Тебе нужно будет хлеба в дорогу».
– А если он все же правительственный агент, то я с треском вылечу в отставку. В лучшем случае, – мрачно возразил Караченцев.
Ничего, теперь никуда не денется. Надо было только выждать удобный момент для разговора с глазу на глаз.