– Какой злосчастный рейс! – ахал Труффо, семеня по коридору. Бедный «Левиафан»!
Когда вернулся Свитчайлд, я сделал вид, что дремлю. Он прошмыгнул мимо, уверенный, что я его не видел.
– В парижских парках это и считается преступлением, – изрек мсье Гош, – Кара – десять франков. И если дамы позволят старому невеже закурить трубку, я расскажу вам одну занятную историйку на эту тему.
Мне показалось, что Фандорин-сан говорил все это с несколько странным видом, словно был чем-то озадачен. Однако я могу и ошибаться, поскольку мимика европейцев довольно причудлива и совсем не совпадает с нашей.
– Санфон?! Мари Санфон?! Та самая!? – воскликнул доктор Труффо.
– Правду, – ответила она, и в ту же секунду ее лицо изменилось до неузнаваемости.