- Уже и осведомителя успел внедрить? - удивился Цинев
Я отхожу от окна и сажусь обратно. Романов остается у окна, мрачно смотрит наружу. Признаться и показать айфон? Ага, и тут же отправиться в комнату с мягкими стенами. Моя мировая популярность не настолько велика, чтобы в газете Правда про меня не написали "...известный певец и композитор... скоропостижно скончался..." и так далее. Но мне нужен Романов. Щелков хорош, но в политических вопросах - легковес. А нужно точка опоры. Косыгин идеально подходит. Увы, через год умрет. Кто еще? Устинов? Нет выходов.
Два часа ночи. Зая спит, но я ее бесцеремонно бужу, зажигая свет. А в ее комнате на диване... Альдона! Черт! Сам же забыл, как менял списки дабы соблюсти социалистическую справедливость. Вера, увидев меня в крови, вскрикивает и прижимает одеяло к груди. Альдона - машина. Мгновение и она уже в стойке. Еще мгновение, я раздет (частично), осмотрен, заклеен пластырем. Прибалтка, одетая в милую пижаму с рисунком из бамбуковых побегов, уже наливает мне какую-то лимонную настойку желтого цвета и тут приходит в себя Вера. Бросается ко мне, покрывает всего поцелуями. Я замечаю ревнивый взгляд Альдоны. Отстраняю Веру, выпиваю махом алкоголь и, не отвечая на вопросы, иду в душ. Врубаю горячую воду с максимальным напором. Ванная быстро заполняется паром, меня бьет дрожь.
Мнда, похоже "старший брат" прав. Кубики пресса на теле Савченко говорят сами за себя.
Я перевел тренерам слова судьи. Мужики мрачно переглянулись.
Вот тебе на. Не помню, чтобы в Сочи, он так стеснялся и краснел. Впрочем, там и девушки были попроще.