— Идиоты! — фыркнул Шараш, ничуть не удивленный таким известием — Сами спланировали операцию абсолютно глупо, сами обделались, а валят это на нас! На Герене все не сошлось, в столице хватает тупых наемников, за серебряник готовых прирезать кого угодно. Мне тебя учить, что ли? Найми через посредников, чтобы не знали, кто именно нанимает.
Мне осталось только подороже продать свою жизнь. Я хорошо стреляю, уж этому меня научили — и в учебке спецназа научили, и жизнь научила — на второй чеченской, и после, в Сирии. Нет у меня страха, нет отчаяния — только глухая, безнадежная тоска. Почему? За что? Да, грешил! Но ведь не настолько, чтобы вот так, совершенно неожиданно принять смерть в чужом краю, в окружении поганых бородатых морд! После моей смерти они будут глумиться над моим трупом, я это знаю. Но мне уже будет все равно. Я этого точно не увижу. И они не увидят, как спецназовец сдается, подняв руки. Чтобы потом принять мучительную смерть от этих ублюдков.
— Хе хе…ну ты, Багс…насмешил! — Шараш мерзенько хихикнул и снова оскалился — Продадим, чего уж там! Но прежде ребятам отдадим — пусть с ней позабавятся. Ты же что ей сказал, сам рассказывал? Что она в борделе будет пользоваться успехом. Вот и пускай потренируется с нашими парнями! Хе хе хе…
Обратный путь был граздо, гораздо более худшим, чем дорога сюда. В первый же вечер ее изнасиловал наемник, охранник каравана, в который она напросилась. Вначале он был с ней учтив, вежлив, предупредителен, а ночью влез к ней под одеяло, которое сам и дал, чтобы укрываться от ночного лесного ветерка, и после короткой борьбы сделал свое грязное дело. И следующей ночью произошло то же самое. Только мужчин теперь было трое — еще двое охранников, его друзей. Они были пьяны и очень грубы. Один даже разбил ей губу, когда она отказалась делать то мерзкое, что он от нее потребовал сделать.
Когда я уходил, Васса был еще жив — живучая тварь! И опасаясь, что его могут застать живым, вызовут лекаря-мага и он оживит эту мразь — я попросту перерезал ему глотку. До самого позвоночника. Так, чтобы его не мог оживить даже Господь Бог. И со спокойной совестью вышел через заднюю, тайную дверь, унося с собой солидную такую сумку со статерами, медяками, украшениями с трупов и ножами, которые были при боевиках. Сумку повесил через шею и плечо, и она сразу же скрылась под наведенной магией иллюзией — как и заряженный арбалет, как и кинжал, как перевязь с метательными ножами. Снова я выглядел тщедушной сгорбленной старушкой, которую можно перешибить одним метким плевком.
А его она обязательно найдет! Он жив, Герда в этом почему-то была совершенно уверена.