И снова она покраснела, от самых плеч до макушки. Посмотрела на свои ноги и покраснела. Мда…как-то надо отучать ее от этого дела. Ишь, институтка какая-то, а не уличная попрошайка-воровка!
Двое других ничего не успели сообразить, только недоуменно посмотрели на вожака — чего это с ним? Моего удара они даже не заметили.
Десять магазинов. Из них опустели семь. Я стреляю редко, одиночными, только иногда короткими очередями. Тяну время — сам не знаю, почему. А вдруг прилетит «грач» и разгонит этих тварей? Или «вертушка»? И ведь знаю — все бесполезно. Никто не прилетит. Никаких волшебников в голубых вертолетах.
Выпускаю длинную очередь в сторону перебегающих «игиловцев», и затихаю, откидываясь на бок и вытягивая руку с калашом. Изображаю полную отключку. Чека гранаты уже разогнута, большим пальцем руки выдергиваю ее из отверстия. Теперь гранату от срабатывания удерживает только моя ладонь, мои пальцы. Гранаты три, они у меня на груди, на подвеске. Рука удерживает скобу, я грудью прикрываю руку, сквозь прикрытые ресницы наблюдая за тем, как поднимаются враги, гортанно переговариваясь и беспрерывно повторяя «алла акбар!». Что бы они не делали — постоянно говорят «алла акбар». Меня уже тошнит от этих слов. Слишком часто я их слышал там, где с этими словами убивают людей.
На меня он демонстративно (даже слишком демонстративно) не обратил никакого внимания, и прежде чем приступить к лечению, получил от Селены мешочек с монетами, которые высыпал на стол и тщательно пересчитал. Ему было плевать, что на скамье лежит умирающая женщина, что люди вокруг с ненавистью смотрят на то, как он пересчитывает свой гонорар. Ему, похоже на то, было плевать на все и на всех — кроме себя, великого и любимого.