— Что старуха совсем с ума сошла, мы и сами не знали, ваша милость, — сказал он вполне рассудительно. — Живет она на отшибе, а с головой у нее и прежде неладно было. Вот как сыновей лишилась, так и того… заговариваться стала. А если настолько рехнулась, что на вашу милость кинулась, так сама виновата. Не о ней речь.
Неужели морока видит кто-то еще? Эйнар нутром чувствовал, что это важно! Вряд ли маг показался новобранцам по своей воле, скорее, это вышло случайно. Но что ему нужно в восточной башне? После осады она была совсем заброшена, Эйнар сам бы туда по доброй воле не пошел, хоть и не боялся мертвецов. Но если камни помнят, то в восточной башне им должны сниться дурные сны.
На заставу Эйнар уехал больше для того, чтобы дороге подумать в тишине и покое. Ну и остыть перед новой встречей с супругой, потому что полночи он провертелся, угрюмо перебирая все, что можно было сказать, да вовремя не пришло на язык. А теперь и говорить, может, не стоило? Все-таки три года им терпеть друг друга, и если леди придержит ядовитый язычок, то и он, Эйнар, как-нибудь повесит замок на рот. Спорить с женщиной — последнее дело. С собственной женой — вовсе позор. Никто тебя не тащил к алтарю под конвоем, капитан, и не подпаивал в трактире, как мальчишку-рекрута. Раньше надо было смотреть, с кем соглашаешься жить в горе и счастье.
— Никак нет, миледи. Но сержант Мерри говорит, чтоб вы не изволили беспокоиться. Мол, у его светлости очень важное дело!
— Эйнар, ты как? — обеспокоенно подскочил Тибо. — Ох ты ж, Барготова мать! Кажись, палец сломал. Да не дергайся ты!