Мяус уронил придавленную крысу возле колодца, сел рядом и посмотрел на нее с удовлетворением, будто соглашаясь — да, служит на совесть. Потом облизал лапу и принялся умываться. Сгорбившийся и остроухий, в лунном свете он был похож на крошечную горгулью, сложившую крылья за спиной, — точно такая, только серебряная, украшала приклад любимого арбалета Тибальда.
Ло вздрогнула. Бумажный голубь уже взмыл наверх, она сама проводила его взглядом, но второй точно такой же пролетел мимо окна, тоже поднявшись в черное вечернее небо, затянутое тучами. Еще одно магическое послание? От кого? Может быть, комендант отправил донесение о случившемся утром своему начальству? Или просто сообщил, что ярл покинул крепость… Но магопочта слишком дорога для обычной служебной переписки… Ло вспомнила строки своего письма, что к ней трудно подобраться в крепости, и снова поежилась от быстрого тоскливого страха, окатившего ее, словно очередной порыв ветра, только изнутри. Безопасность вдруг показалась не такой уж и безусловной.
На людях лекарь всегда именовал его капитаном, но сейчас то ли увлекся, то ли окончательно признал леди входящей в их маленькую компанию.
Ло вздохнула. Она не знала. Можно склеить вазу, но как починить сломанную душу? Дело ведь даже не в коменданте! Он, конечно, осел, но виноват далеко не во всем, что с ней творится. Она же… просто не знает, как жить дальше. Смириться с утратой магии, ведь живут как-то калеки? Постараться помириться с мужем, ведь не так уж он плох? Терпеть… Но где та граница между терпением и потерей гордости, за которую нельзя переходить, чтобы не потерять уважение к самой себе? Как просто было жить раньше!
— Что происходит, мэтр? — поинтересовалась Ло, на правах хозяйки подкладывая целителю тушеную баранину.
Ножи эти лежали у каждой тарелки, а вилок оказалось целых три. Зачем — непонятно…