— Так, а что нам было делать? — возмутился и изумился Тинлейв. — Отвечать-то надо было чем-то! По мне, так йотун утбурда не лучше. Мир покатился в бездну, когда люди отложили честные луки и мечи.
Эйнар ругнулся, понимая, что уснуть вряд ли получится. Нет, он, конечно, знал верное средство успокоиться, как любой мужчина, но вот именно так успокаиваться почему-то не хотелось. Будто он мог испачкать леди, думая о ней, а не думать — не получалось. Она спасла фраганку, ее ребенка и другого, еще не рожденного. Выбрала их жизнь вместо магии, которая — видно же — была ей дороже всего. И еще говорила, что себялюбива! Причем не хвасталась, это тоже было видно. Говорила, что думала, и как же паршиво было понимать, что он ничем не может помочь. Да он даже от морока ее защитить не способен, потому что не знает — как. Только и остается надеяться на случай.
— Капитан, — очень мягко позвала Ло, почти жалея, что разрушает такую семейную идиллию, — могу я задать вопрос вашей дочери?
— Вот, значит, когда я его выронила? — вздохнула Ло. — Ну что ж, спасибо. Как же все-таки вас с братом зовут? Валь, Илинка… Никогда не слышала таких имен.
— Вы так добры… Но вам не следует здесь оставаться, миледи. Это очень опасно!
И как обычно Лестеру удалось найти те единственно верные слова, от которых злая тугая тетива внутри Эйнара еще больше ослабела, позволила вздохнуть, повести каменно напряженными плечами. Раньше она и не тянула так мучительно. Когда-то даже после самого тяжелого дня хватало улыбки Мари, тепла ее заботливых рук, простого присутствия рядом. Она сидела рядом с пяльцами в руках или вязала что-то, и от размеренного мелькания спиц мир наполнялся уютом и правильностью бытия. Как говорят на Севере: «Женщина без мужчины — заброшенный родник, мужчина без женщины — дикий зверь». Вот таким загнанным волком Эйнар и чувствовал себя весь последний год. Он-то думал, со временем станет легче. Все, кто его утешал, обещали, что боль присмиреет, утихнет, словно от зажившей раны. А она не стихала. Потому что была густо замешана с виной, и хлеб, испеченный из этой смеси временем и памятью, оказался невыносимо горек.