Уве переминается с ноги на ногу, скептически озирается. Никогда не любил забегаловок. Вот Соня – другое дело, та обожала их. Могла проторчать там все воскресенье напролет – по ее собственному выражению, «на людей посмотреть». Пока она смотрела на людей, Уве изнывал рядом, уткнувшись в газеты. И так каждое воскресенье. А как Соня умерла, с тех пор он в кафе – ни ногой.
– Да тут все просто, как два пальца об асфальт, – кашлянув, бормочет Уве и жестом приглашает Адриана помочь.
– Вот спасибочки – выручили! – радуется он так, словно это не Уве распекал его последние десять минут.
– Сюда! – восклицает Уве, резко тормознув перед небольшим кафе.
А потом мать умерла. И отец совсем смолк. Словно она забрала с собой те немногие слова, которые у него были прежде.
И вот сорока лет не прошло, а вокруг дома уж не осталось леса. А только лес домов. И настал день, когда она, лежа на больничной койке, вдруг взяла его за руку и попросила не тревожиться. Сказала, что все будет хорошо. Легко ей говорить, думал Уве, а сердце рвалось из груди от злой тоски. Но она шепнула: «Все будет хорошо, мой милый Уве» и склонила головку ему на руку. А после бережно вложила ему в ладонь указательный пальчик. Потом закрыла глаза и умерла.