– Какую, ваше высокопревосходительство? «Журналист д'Эвре – Анвар-эфенди?» Вы бы решили, что Фандорин сошел с ума. Вспомните, как долго мне пришлось излагать вам доказательства – вы никак не желали расставаться с версией об английских происках. А генерал Соболев, как видите, и после моих пространных объяснений все еще не убежден.
– Видимо, вчера отмечали успех дела под Ловчей, – предположил Петя. – Кто-то наотмечался до потери подтяжек.
Варя нетерпеливо кивнула. Ох уж эти мужчины со своими дурацкими ритуалами. Ну конечно, она никому не скажет.
– Наш полевой цветок распустил лепестки и оказался прекрасной розой! – возопил Лукан, бросаясь к Варе через весь зал. – Какое платье! Какая шляпка! Боже, неужто я на Шанзелизе!
Дверь в хранилище осталась приоткрытой, и про миллионы никто не вспоминал. Со станции в приемную перенесли телеграфный аппарат, провод протянули прямо через площадь. Раз в пятнадцать минут Варя пробовала связаться хотя бы с Адрианополем, но аппарат признаков жизни не подавал.
Варя осторожненько, двумя пальцами, приподняла медальон, отщелкнула крышечку и увидела крошечный портрет. Этакая куколка, медхен-гретхен: золотые кудряшки, глазки, ротик, щечки. Ничего особенного. Варя с осуждением покосилась на спящего и залилась краской – из-под длинных ресниц на нее глядели серьезные глаза, ярко-голубые и с очень черными зрачками.