А тогда Уве покинул участок, где некогда стоял отчий дом, и больше туда не возвращался. Снял в городе комнатку у одной бабульки. Целый день сиднем просидел в ней, тупо уставившись в стену. Вечером пошел на работу. Драил вагоны. Утром ему и другим уборщикам велели не переодеваться в свою одежду, а явиться в контору, где выдадут новые спецовки.
– А, ну что ж… ни при чем так ни при чем.
Коротышка, крутанувшись волчком, бесцеремонно хватает Уве за плечи своими мозолистыми лапами.
Когда они собрались из Испании в обратный путь, в автобусе Соня все прикладывала руку Уве к своему животу, и Уве впервые почувствовал, как колготит своими ножками ребенок. Еле-еле, словно сквозь ватную прихватку, ощущал слабые толчки. Часами сидели они с женой, слушая это глухое биение. Уве ничего не говорил, но украдкой (Соня заметила) утирал глаза тыльной стороной ладони, наконец, не выдержав, вскочил с кресла и умчался со словами «в сортир надо».
– Кхм, м-да… но только участок, дома-то больше нет, – спешит поправить ее вторая рубашка.
– Ладно, ладно, – бормочет Уве, не оглядываясь.