— Ну заходи уже, — буркнул Константин Павлович. — Встали в дверях, как…
— Это я, Сёма, умер, — откликнулся дядя Петя, отфыркиваясь в воде. — Причём, так неприятно умер, что аж до сих пор передёргивает. А ты спишь просто. И я тебе снюсь. Нет чтоб бабу голую во сне увидеть, эх, Сёма, Сёма…
Мы долго смотрели друг другу в глаза. Он ничего не понимал. Я ничего не хотел объяснять. Природа не терпит пустоты, и вдруг что-то во взгляде Гоши изменилось.
— Поймала, — произнесла она спустя слишком долгую паузу, так, что это уже не звучало, как часть игры.
— Мадемуазель — извращенка. Уважаю. Чту. Разделяю.
— У-у-у меня друг был, в милиции служил. Он… Я… У него…