— Меня, товарищ Никаноров, в ведение царицынского ЧК переводят. Товарищ Червяков об этом с товарищем Ерманом поговорит и, думаю, назавтра приказ подвезут. Так что завтра, наверное, снимете меня с довольствия, только вот переночую здесь.
"Точно! — успокоился я. — Всё нормально, мои слова почти не расходились с идеями самого Сталина. Главное, в троцкисты не записал." Да и вот не так уж давно, в марте восемнадцатого, видел в газете статью Ленина "Главная задача наших дней", где он называл большевиков "оборонцами" с 25 октября 1917 года, и выступал за защиту своего отечества, говоря о национальном подъёме и построении могучей и обильной социалистической Руси. Эта линия большевиков всяко лучше, чем раздувание пожара мировой революции, принося в жертву Россию.
— Тихо, тихо, Настась Матвевна… — остановил её Громов. — Мы зайдём, пустишь?
— Мы с тобой как с фронта вместе ехали, так перед станицами расстались — ты в свою, а я в свою. В ревком меня тогда выбрали. А потом как Краснов и старшины власть обратно взяли, сюда, в Царицын подался. В Красной Армии был, да вот, разбили наш полк. А ты что тут?
— Ну что ж, поехали. На Третий Знаменский…
Сын хозяев квартиры рассчитывал, видимо, сорвать раздражение и нарваться на ссору, но теперь удивлённо вскинул брови и расширил глаза, озадаченный формой и содержанием моего ответа, выбившим его из намеченной колеи. Он открыл рот, собираясь что-то сказать, потом закрыл, презрительно скривив его, и, развернувшись, выскочил из квартиры. Громко хлопнула входная дверь.