Короче, мы с Митей удрали первыми. Остальные уже вовсю пели, обнимались, клялись в вечной дружбе и взаимном уважении, так что на наше исчезновение особого внимания не обратили. Своего младшего сотрудника я уволок практически за шиворот (ему пить нельзя — кодируй не кодируй!), а мне ещё Олёну встречать — вдруг она с большим багажом? Митька в этом плане бесплатная тягловая сила.
— Не-а, — равнодушно откликнулся тот. — Поесть бы лучше принесли чего! Или вон хоть руки развязали, я энтой кисточкой записочку на волю накорякаю…
— Не свезло, всех делов-то, — отмахнулся отец Кондрат. — Кадило с пальца возьми да и соскочи! Мне по мордасам, я от боли великой грешным ликом в свечи поминальные, ну там и руку обжёг, сподобился… И смех и грех, и пожаловаться некому. А ты зачем явился-то?
Олёна в ответ на мой разочарованный взгляд только развела руками. Я грустно улыбнулся ей… До нашей свадьбы остаётся меньше недели. Чтобы всё прошло гладко и по-человечески, нам надо «закрыть» Лихо, отбить шамаханов и без суеты обвенчаться у отца Кондрата. Все последующие проблемы решать по мере поступления, и так дышать нечем…
На миг повисла знаковая тишина, священная, как минута передышки под канонадой злых фашистов. Те же напряжённые лица, сжатые губы, выразительные глаза, та же затаённая боль, несмываемая усталость и… вера в победу! Не хватало только трагической музыки Шостаковича.
— Пошли вон с дороги, — незнакомым мне самому голосом рявкнул я. Еремеев за моей спиной с готовностью выхватил тяжёлую саблю.