— Что-нибудь ласковое в конце, — с укоризной подсказал мой младший сотрудник. — А то суховато как-то, обидится, пожилой человек…
— Многое не так. — Теперь уже я впал в глубокую задумчивость, но в отличие от Яги, наоборот, налил себе ещё чаю. — Дверь в парную закрывалась и открывалась легко, за всё время существования отделения проблем с баней у нас не было. Почему вдруг заклинило? Причём именно в тот момент, когда внутри были вы и сама царица. Я потом не поленился, зашёл, когда Фома с Заикиным после тётки Матрёны дверь на место ставили, — её не клинит! В смысле дверь! Она отличнейшим образом открывается и закрывается. Да-да! И что бы это значило, как вы думаете?
Всю дорогу старина Кашкин по-отечески увещевал меня не спорить с государем, смиренно принять царскую волю, не грубиянничать и не махать презумпцией невиновности, а матушку Лидию Адольфину вернуть законному мужу по-хорошему.
— Я, я… — задумчиво протянула Лидия Адольфина, и мне вдруг показалось, что она сглотнула слёзы.
Митины поклоны об пол гулко отмечали каждые пятнадцать секунд.
Кнут Гамсунович, разумеется, дал приказ всё отмыть, но сам факт подобного вандализма вызывал очень серьёзные опасения.