В коридоре ко мне метнулся цесаревич — ждал окончания операции под дверью.
— Подыщем ему имение там. Не такое большое, как у вас, но достойное барона.
— А мне, думаешь, хорошо? — прошипела она. — Я ночь тряслась в поезде после телеграммы о взрыве, чего только не передумала. Приезжаю, а там эта еврейка сидит!
Борис тогда обиделся, но после камеры смертников обида казалась смешной. К слову, деньги, присланные в Париж, оказалась к месту. Жил Борис скудно. Печатался в газетах, написал и опубликовал новый роман — баловался он литературой, но это едва позволяло сводить концы с концами. Жить он привык на широкую ногу. С роспуском Боевой организации исчезли деньги, которые попадали в его руки без счета, и которые он тратил по своему усмотрению, ни перед кем не отчитываясь. Теперь приходилось трудиться, и это бесило Бориса. Человеком он был нервным, даже экзальтированным. Ничего удивительного: среди революционеров таких много.
«Он пригласил меня пожить у себя», — хотел сказать Михаил, но в последний миг промолчал, только кивнул. Не стоит хвалиться преждевременно, еще неизвестно, как его встретят.
— Приходите, Джеймс, присаживайтесь! Виски, сигару?