— Ты не осмелишься, — крикнула она, но уже как то неуверенно.
— А не еретик ли ты? — не унимался сержант одноглазый.
— Конечно! Почитай неделю в лихоманке провалялись. А уж трясло то вас как. И трясло, и трясло. Я аж молиться устал. Думал, уже все, нет у меня господина. А монах приходил и говорил: «Крепок твой господин, молись еще за него!». И велел вам отвар елки давать и еще каких-то трав. Вы лежите, я побегу на кухню, еду принесу.
В башне пахло сыростью и кошками. Было темно. Узкая винтовая лестница с высокими ступенями чуть ли не по колено взрослому мужчине каждая, вела на площадку, где были покои и два узких окна, удобные для стрельбы из лука как внутрь замка, так и вне его.
— Служанка моей дочери из Фризии, ее привезла моя первая жена. Жена родом-то наша, но имела имущество во Фризии. Получила небольшую ферму в наследство, оттуда и привезла эту лошадь.
Волков развернул бумагу, но там, в прихожей было темно, и он перешел к свету.