— Вместе с «Житием» из университета привезли кипу обгорелых листов, в основном записи о ведении монастырского хозяйства. Их свалили в подвале, там Ральф и отыскал пергамент, который мог выпасть из растрепавшегося переплета раритета. Он взял его, намереваясь показать книжнику и сделать копию. Обещал вернуть на следующий день, но больше так и не появился.
Вероятнее всего, из развалившегося переплета выпал целый блок. Один лист по непонятной причине сжег племянник епископа, второй лежал прямо передо мной, оставались ненайденными еще три.
— Как говорят, если глубоко зайти в чащобу, можно отыскать даже прежних.
Губа распухла, и во рту стоял металлический привкус крови, но виной тому стало отнюдь не падение на пол. Меня кто-то ударил. Не помню кто. И почему разбиты костяшки, не помню тоже…
Некстати вспомнился ларец с драгоценностями сеньоры Розен, и по спине пробежал неуютный холодок. Но нет, Ланзо бы не стал совать голову в петлю. Уверен — не стал бы!
Первым в комнату шагнул загорелый усатый бретер, распахнутый плащ которого не скрывал ни пояса с кинжалом и шпагой, ни перевязи с парой колесцовых пистолей. Головорез сразу отступил в сторону, освобождая дорогу рыжеволосой девушке лет двадцати в темно-синем дорожном платье. На ее пальце золотом и янтарем желтел массивный университетский перстень. Колдунья из истинных!