— Вышел на дорогу и задрал моего коня, — подтвердил я. — В получасе ходьбы отсюда.
По спине побежали колючие мурашки, то ли от пронзительного ветра и холода, то ли от недобрых предчувствий, я так и не понял. Да и не очень-то пытался разобраться. С эфирным полем происходило нечто странное, словно непогода распространилась и на него. Незримую стихию штормило и закручивало огромным смерчем-водоворотом, в самом центре которого находился некто Филипп Олеандр вон Черен, еще недавно — магистр-расследующий, а ныне — магистр-надзирающий Вселенской комиссии по этике.
— Нельзя ли отложить допрос школяров на более поздний срок? — обратился ко мне канцлер. — Завтра праздник вхождения пророка в Ренмель…
— Пока не знаю. Будь добр, вскипяти воду.
Я не собирался запускать руку в казну братства, и потому мой ответ собеседника если и не обескуражил, то серьезно удивил.
На следующее утро я посетил службу в кафедральном соборе, а уже после богослужения с чистой совестью отправился в библиотеку. Наемники на воротах оказались вчерашними; они узнали меня, но, как и прежде, потребовали предъявить пропуск, а после внесли в журнал посетителей.