– Если сможете привлечь свою агентуру и оказать помощь, будет очень любезно с вашей стороны, – процедил Брилёв. – Ладно, давайте, садитесь.
– Почему… Откуда… Да что за страхи у вас, простите великодушно?
Он согнал к трещине орду строителей, те за неделю навели сверху помост, еще неделю мудрили с тросами, а потом ювелирным образом повернули самолет, приподняли, снова повернули, еще приподняли… Достали, запрягли табун своих жутковатых лошадок – и милости просим, командир, принимай аппарат.
– Тогда скажи там кому надо, великий вождь – разрешил.
А Рыбаренко сделал просто. Он вышел в систему и по общей трансляции запустил срывающимся голосом сообщение: товарищи мои, только что нас постигла тяжелая утрата, скончался наш дорогой друг младший вождь Унгелен; советник Русаков передает из дворца большую просьбу к врачам не выпускать эту тварь Сорочкина из санчасти, а самого Русакова не пускать внутрь. Конец.
То, что случилось на «Зэ-два» дальше, стряслось прямо у меня на глазах, под самый конец первой командировки, и чтобы прокомментировать это позорище, лучше всего подойдут горькие слова из далекого прошлого. Русский дипкорпус приберегает их как раз для таких нелепых ситуаций: «Дебилы, блин».