Я высунулся из шкафа, уже в шляпе, с пристегнутой на воротник «мухобойкой», и хотел поймать Костин бегающий взгляд – глаза у напарника не на месте, он чувствует себя виноватым передо мной и теперь старается переложить вину на людей и обстоятельства. Что значит – не так его любят? А как его должны любить?.. Но Калугин стоял у дверей, а со стены на меня смотрела Унгали.
Я похолодел. Во всех смыслах – и климатик наконец-то справился с перегревом, и в сердце воткнулась ледяная игла. Теперь ясно, что означала загадочная активность, которую Калугин засек и обработал.
– Нельзя нам вендетту, – сказал я, присаживаясь и расстегивая камуфляж. – Рискованно. Вы же аварец?
Дожить очень хотелось. Только мы не знали как.
– Французская пословица – чтобы быть красивым, надо родиться красивым, – поправил я. – А чтобы выглядеть красиво, надо страдать!
В полукилометре впереди, строем пошире нашего, но без заметного охвата с флангов, плотно стояла несметная толпа кочевников. Навскидку их только в первой шеренге намного больше тысячи. А сколько тех шеренг… Кажется, к нам приперлась вся степь, и мне никто не говорил, что ее так много.