Живой, только вот мое сознание мне с кем-то изменяет. Ничего не помню. Бред голимый. Сны доктора Фрейда под тусклой ''лампочкой Ильича''…
— Алевтина Кузьминична, вы — кудесница, — восхищенно сказал я, глядя при этом как Костикова заправляет кровать списанными из госпиталя драными простынями.
Подошел к самолёту с номером ''17'' на борту. Точно. Сидит в кабине стрелка и улыбается мне. Счастливой такой улыбкой.
Тихонько, стараясь не стучать костылем, прокрался на свою койку, аккуратно смел в два присеста вечную вечернюю пшенку с олифой, а вот остывший чай пить не стал.
— А что же вы тогда одеваетесь в палате раненых?
Остановил излияния танкиста только прибывший обед. Кормили нас вроде неплохо, блюда все были простые, но готовили их вкусно, и все равно оставалось легкое чувство голода. Мне так было мало, чтобы почувствовать себя сытым.