– Комната для постоя не сдается, – согласилась я.
Все взгляды обратились ко мне, и на комнату опустилась подозрительная тишина. В голову пришла мысль, что соседи собрались в качестве инквизиторов и за аморальное поведение в самом сердце Питерборо (лавка-то в центре города стояла) намеревались повесить на грудь блуднице алую букву. Тогда почему они принесли вкусняшек? Чтобы потом не обижалась?
От чая с пирожными неудачливые грузчики отказались напрочь. Подозреваю, оба знатно побились. Мысленно я представляла, как по дороге из лавки с их лиц сходит сдержанное выражение, и проявляется гримаса боли. Когда Этан уже вышел за порог, звякнув на прощанье дверным колокольчиком, я вспомнила про вывеску.
– Значит, цикорий с кардамоном, – буркнул недовольно Этан. – Как дела в столице, Фред?
Мы встали друг против друга на расстоянии трех ярдов, словно готовящиеся к бою противники на боксерском ринге. Оба молчали.
Я на расстоянии чувствовала, что подружка примирялась, куда бы ему вцепиться: в брутально небритую физиономию, приятно растрепанную шевелюру или сразу в горло, чтобы лишить голоса с сексапильной хрипотцой. Тут он поменял позу, и спихнул стоявшую под ногами миску. Посудина заскакала по ступенькам, пошло бренча и разбрызгивая в разные стороны воду, а потом слетела на пол и с гудением остановилась. Весь эффект от появления оказался смазан, и брошенная невеста успокоилась. Этан, конечно, так не думал, но медная плошка спасла ему если не жизнь, то точно физиономию. Ведь мужчина, домашними туфлями пинающий миски, по определению не мог относиться к клану самцов.