Ляля опустила голову, я проследовала за ее взглядом, на коротких ноготках расцветали лиловые, под цвет платья, лилии.
— И скоро это будет? — заинтересованно спросил неклюд.
— Я бы притворился вами, чтоб выиграть время. Идемте, если не хотите сам арест пропустить.
— Держи! — Ляля вложила в мою руку паучье зеркальце. — Развлекайся, коллега.
И начальство быстро обхватило меня за спину и прижало к себе, самописец потянул плечо вниз, но я этого почти не ощущала, потому что мужское тело, прижатое ко мне в подземной тьме, разбудило во мне самые темные и не понятные мне до конца желания. Я буквально распласталась на этом теле, вжалась в него, косточки мои, ставшие хрупкими на манер птичьих, плавились в жаровне этих желаний, голову повело. Глаз я не закрыла, рассудив, что и так темно, поэтому, когда вспыхнул яркий холодный свет, во всех подробностях рассмотрела львиный квадратный подбородок и тень, только тень щетины на нем, и кадык, адамово яблоко, дернувшееся, будто чардей что-то с усилием проглотил. Свет стал нестерпимым, я зажмурилась и, когда Крестовский разомкнул руки, почувствовала себя осиротевшей.
— Колдовать не буду, — строго ответила я. — И фокусы балаганные показывать тоже.