— Сидите здесь, — велел он, подталкивая меня на угловой диванчик в своем кабинете. — А лучше лежите, а еще лучше — спите. Вашу тонкую душевную организацию здесь ничего не потревожит.
Меня все эти маневры немало позабавили. Ну что там у нее, лев африканский в начальниках? К чему такая осторожность? Я улыбнулась, и с этой же улыбкой вошла в кабинет, когда мне было позволено войти.
Самописец в хозяйстве дядьки оказался только один, увесистый, размером со старинный фолиант. К счастью, в комплект к нему полагался холщовый чехол с наплечным ремнем. Я примерила обновку, отрегулировала длину ремня и осталась довольна. Зорин самописец мне нести не позволил. Пробормотал что-то о том, что идеи суфражизма он со вчерашнего дня всецело разделяет и поддерживает, даже готов встать во главе движения, а тяжести мне таскать все одно не даст, и понес мое приобретение под мышкой.
Платил за нас неклюд, так зыркнув глазищами, когда я предложила внести долю за себя и приглашенного мною гнума, что я решила о равноправии мужчин и женщин более не заикаться. По крайней мере, сегодня.
— Любопытствуешь? — Марк, видно, тоже решивший поразмяться, подошел ко мне.
Поднявшись с четверенек, я побежала вперед, за ограду. Остановилась, лишь когда пересекла ряд защитных рун. Заброшенная церковь разрушалась, складывалась, как карточный домик. Зрелище, если честно, было завораживающим, но и страшным одновременно. Разумеется, полюбоваться на него сбежался почти весь Мясоедский квартал, потому что развлечениями пренебрегать не в природе человеческой.