Я запустила пальцы в рыжую львиную гриву и тихонько застонала от удовольствия. Видимо, мой едва слышный стон сработал выключателем. А скорее, то, что дверь по левую руку от меня замерцала зеленым светом и распахнулась. Крестовский отстранился, я придержалась руками за стену, чтоб не сползти по ней. На пороге воздвиглась барышня примерно моих лет, в отчаянно-рыжих локонах под черной шляпкой и чиновничьем мундире такого вида, коего мне раньше видеть не приходилось. Черная юбка с разрезами по бокам, такими длинными, что виднелись подвязки шелковых чулок, плотно облегала бедра, приталенный сюртук, расстегнутый на четыре, не меньше, верхние пуговки, позволял любоваться кружевом лифа и даже, если напрячь зрение, лентами корсета незнакомки. Богатству зрелища способствовало также и отсутствие под сюртуком блузки.
Зорин сорвался с места, и через две минуты чардеи, согнав меня со стола, рассматривали искомую книгу.
Мне снились пауки. Много — маленькие, средние, большие, названий которых я не знала и знать не хотела. Пау-пау-паучок… А еще хотелось пить. Я пробиралась к журчащему на склоне ручейку, разрывала плотную шелковистую паутину, наклонялась к воде… Пау!
— Он говорит, любезная Евангелина Романовна, — Крестовский осторожно взял меня под локоток и попытался отобрать ключ, — что когда вы повергнете его в третий раз, по законам его народа вам обоим придется вступить в супружеский союз. Поэтому, если не желаете закончить свою головокружительную сыскарскую карьеру в неклюдском таборе…
— Вам на второй этаж. — Служака не добавил никакого обращения.